Майор РОМАНОВ Михаил Михайлович
( 1937 - 27.10.2004 )
ГЛАВНОЕ — НЕ ДАТЬ АМИНУ УЙТИ
( 1937 - 27.10.2004 )
ГЛАВНОЕ — НЕ ДАТЬ АМИНУ УЙТИ
Первоначально предполагалось заходить на объект с разных сторон. «Зенит» должен был штурмовать пешеходную лестницу, выходившую на торец здания. Потом, соединившись, нам предстояло вместе действовать во дворце. Прорыв группы Семёнова, первой принявшей на себя жестокий удар, был затруднен. Только несколько бойцов «Зенита» вовремя подошли к намеченному рубежу, остальные были рассеяны, прижаты к земле плотным огнем.
Все окна Тадж-Бека оказались предусмотрительно забраны прочными решетками, единственный путь — через центральный вход. «Зенит», согласно плану, должен был блокировать первый этаж, подавить сопротивление противника, освободить от него все помещения и взять под охрану сейфы с документами. Ну, а нам любыми путями предстояло проскочить выше, главное — не дать Амину уйти.
«Огонь был потрясающе плотен, — вспоминал Романов. — Ранения — от самого легкого до тяжелых. Многие оставались в строю. Валере Емышеву оторвало кисть руки, Лёше Баеву прострелили шею, где уж тут воевать. Коломеец Серёжа — ранение шеи, руки. Гена Кузнецов получил серьезное ранение в ногу. Репин Саша тоже тяжело ранен. Коле Швачко маленький осколок залетел в зрачок. Можете себе представить?! Он все в бой рвался, а из глаза кровь идет. Но зрение спасли, в госпитале, кстати, оказался ленинградский врач. Серёжа Голов получил девять ранений — пулевых и осколочных, но остался в строю, да еще и мне помощь оказывал.
Бронежилет — это символика! Серьезное оружие не держит. Пистолетный, осколочный вариант — еще да, а автомат его прошивает запросто. Олегу Балашову и мне «тиговские» каски (австрийского производства) жизнь сохранили.
У каски толстый прозрачный триплекс с фиксатором. Когда первое десантирование было, от перепада температур триплекс запотел. Я его поднял, а фиксатор оказался почему-то слабым. Только подниму, начну прикладываться, позицию менять, он опускается. Я обратно его туда, он опять опускается. И в какой-то момент опускания — я это потом обнаружил — триплекс оказался насквозь пробит, вмятина оказалась на каске у правой брови. Видимо, осколок, не пуля. А драматизм, повторяю, заключался в невероятном, просто жутком шквале огня.
Сначала состояние на грани паники. Я видел, что таким количеством мы этот дворец не возьмем. Я в ужас пришел от огня. Точки, которые должны быть подавлены — работают. Если бы я чуть-чуть дрогнул, все бы иначе закончилось. И вдруг такой порыв: ну надо же дойти до входа! Делаем рывок. Когда Сашу Репина ранило, мы не смогли его посадить, он ногу волочил. Крикнул: «Саша, находи себя!» Подошел к входу во дворец — там уже находились Витя Карпухин, Серёжа Голов, Коля Берлев, Саша Плюснин, Миша Соболев, Володя Гришин, Володя Филимонов, Витя Анисимов. Рядом — много трупов афганцев.
Внутри дворца убило нашего переводчика, я его с Кувылиным Сергеем перепутал. Помню, на входе лежит Емышев Валерка, рядом Коломеец стонет… Надо срочно оказать медицинскую помощь, а то погибнут от шока и потери крови, и одновременно дальше выполнять боевую задачу. Хорошо, Яша Семёнов и его «зенитовцы» вовремя появились», — так описывал ситуацию Михаил Михайлович.
Когда Романов стал организовывать второй заход во дворец, его взрывной волной ударило о БМП. На какое-то время Михалыч, как он рассказывал потом, даже вроде как сознание потерял…
— В этой запарке я ничего не чувствовал. А на следующее утро мне стало плохо. Что-то тянет, а что — не пойму. Вроде ничего не оторвало, а раздеваться некогда. Неужто осколок в левом боку? Потом отпустило. Пришли в казарму, и ночью стало совсем худо. Оказалось, удар был такой силы, что камни из почек посыпались. Андропов дал нам свой самолет, и в Москву я впервые летел на софе. Пил чай с лимоном, рядом сестра сидела с уколом. А ребята немножко себе позволили, я разрешил. В мыслях я не раз возвращался к штурму и приходил к выводу, что ни одна группа антитеррора в мире не участвовала в подобных операциях.
Штурм Тадж-Бека длился минут сорок. Мы, спецназ КГБ, потеряли убитыми пять человек. По всем правилам военной науки в том бою, где пришлось взломать укрепрайон, победить было почти невозможно. Противник многократно превосходил нас по численности. Победу мы одержали силой духа, сказались и многолетние тренировки, и боевая выучка. Ну и Господь нас сохранил. Не знаю как другие, я перед боем истово молился Богу.
«ОТКУДА ЖЕ ВЫ, СЫНКИ?»
Во время подготовки к штурму Михалычу пришлось взаимодействовать с представителями различных управлений Комитета, в частности ПГУ. Они видели, как грамотно майор Романов руководил подразделением во время штурма. По возвращении в Москву новые знакомые предложили ему стать одним из руководителей советнического аппарата службы безопасности Афганистана. Дали время подумать. Михалыч решил посоветоваться с женой.
— В этом году Сергей школу заканчивает, собирается в университет поступать, — рассудила Нина Николаевна. — Мы с тобой, если что, за границу поедем, а на кого сына оставим? Ведь ни бабушек, ни дедушек уже не осталось.
Михалыч согласился с доводами супруги. Но кто знает, где найдешь, а где потеряешь… Это стало понятно, когда на Романова пришла анонимка. Неизвестный доносчик, которого и близко не было во время боя, обвинял командира «Грома» в мародерстве. Ясное дело, такого нокдауна Романов не ожидал. Недавно вышли из боя, чудом остались живы. До того ли было. И какую задачу-то выполнили!
«А домой заезжали из аэропорта? — спрашивал его следователь. — В анонимке написано, что вы драгоценности завезли». — «Завозил, — с ожесточением ответил Михаил Михайлович, — кальсоны в кровищи. Заодно и золотишко отвез…»
— Я хорошо помню тот день, — рассказывал Сергей Романов. — Отец зашел домой с медсестрой. Он бросил сумки, передал нам с мамой сверток с орешками, изюмом и мандаринами. Да… подсвечник еще привез. Сувенир. Отец еле держался на ногах, сел на стул, медсестра сделала укол. Потом они поехали в госпиталь.
В оставленных дома сумках, помимо личных вещей, лежали сабли, мечи, ятаганы… Привез как сувениры — собирался друзьям подарить. О чем честно признался руководству. Начальство потребовало их сдать, что потом Романов и сделал.
Комиссия, назначенная Председателем КГБ Ю. В. Андроповым, детально разобралась в том, что было и чего не было. Командир группы «Гром» был оправдан. Однако осадок остался.
— Отец понимал, что витающие по кабинетам Лубянки слухи не дадут ему спокойно служить, продвигаться по карьерной лестнице, — рассказывает Сергей. — Он сильно переживал, но сделать ничего не мог. Ведь на чужой роток не накинешь платок.
…Высокие награды группе участников кабульского «Шторма» вручали в Георгиевском зале Московского Кремля. Все строго секретно, никакой информации, в газетах, разумеется, ни строчки.
Вручать ордена должен был лично Леонид Ильич Брежнев, но по причине недомогания Генсека заменили секретарь ЦК Василий Кузнецов, такой же «кремлевский старец», и секретарь Президиума Верховного Совета СССР М. П. Георгадзе. Строго проинструктировали: руку сухонькому,
«рассыпающемуся на ходу» Кузнецову не жать, вопросов не задавать; от избытка чувств не обнимать и не целовать.
— Пришли, — вспоминал Романов. — В гардеробе «девятка» принимает плащи, в холле — женщина средних лет, в углах на столах — водичка фруктовая, сигареты. Можете товарищи, закурить, водички попить. В зале — ни души. Потом нам, пятерым, предложили пройти в зал. После поздравления Георгадзе начал: какие вы, парни, молодцы, сейчас бы с вами по бокалу шампанского выпить, но извините, в Президиуме на это нет денег. А Серёжа Голов говорит: «Мы с собой захватили». Шутка, конечно. Но если бы знали, то принесли бы с собой.
И мы поехали в «Прагу», несмотря на рекомендации не делать этого. Приехали в пять часов, а там с пяти до шести перерыв. Нас не пускают, гардеробщики сидят, хотя столик заказан. И тут один из нас снимает плащ, на лацкане орден Ленина и Золотая Звезда, другой… Деды привстали. Когда все разделись, они: «Ребята, где набрали? Откуда же вы, сынки?» Вот тут нас, что называется, подорвало. Почувствовали истинное тепло, восхищение нами. Рядом — свадьба, ждали молодых, собралось человек двадцать, но когда такую компанию увидели, расступились.
Поднялись в пятый кабинет. Официанта звали Коля. Я попросил: «Коля, сделай нам сегодня маленький праздник. Мы собрались по случаю получения правительственных наград, поэтому не надо посторонних и рекламы. Мы ребята тихие, скромные. Один вернулся из Анголы, другой…» Короче, начали лапшу вешать. Традиция есть традиция.
Ордена и звезды опустили в бокалы. Вошедший в это время Коля обалдел. Рядом тридцать человек обмывают медаль «За трудовую доблесть», а здесь, видимо, очень круто, во всяком случае, для него. Я сказал: «Коль, выпей с нами. Считай, с того света вернулись». Он выпил, никаких вопросов не задавал. Затем пришел метрдотель, бывший наш чекист, с двумя или тремя официантами. Ему, оказывается, тоже по секрету всему свету рассказали. И уже со столов кто-то нам шампанское передает, кто-то что-то еще. Это было настолько душевно, что ребята были растроганы, некоторые даже до слез. Это было по-нашему, — заключил свой рассказ полковник Романов.
Знаю, Михалыч был обижен, что не получил Звезду Героя. Что тут скажешь… Считаю, что все, кто участвовал в той исключительно тяжелой операции, находясь на острие атаки, являются Героями.
Да, с точки зрения общевойскового боя времен Великой Отечественной мы достойно выполнили «типовую» задачу. Однако нужно учитывать политический фактор: в случае неудачи, сорвись штурм и останься Амин в живых, последствия для Москвы имели бы катастрофический характер. Вот почему бойцы «Грома» и «Зенита» были достойны самых высоких наград.
ПОСЛЕ «ШТОРМА»
В 1980 году майор Романов перевелся в службу «Д» Седьмого управления КГБ на равнозначную должность. Там прослужил чуть больше года и уволился в запас по состоянию здоровья: сахарный диабет повлиял на работу почек, резко ухудшилось зрение…
Трудовую деятельность «на гражданке» Михалыч начал в Государственном комитете по науке и технике (ГКНТ), где возглавлял протокольный отдел. Там работал с агентурой, тесно взаимодействовал со вторым главком (контрразведка) КГБ.
Кстати, по стечению обстоятельств, сюда же, в ГКНТ, пришел работать и его сын Сергей.
— Для отвода глаз, — рассказывал он. — Меня после окончания МГУ направили во внешнюю разведку, но для университета и всех окружающих, по легенде, я шел работать в Комитет. Раз даже документы туда приносил. Я собирался поступать на истфак. Однако на семейном совете родители предложили факультет стран Азии и Африки, мол, там учатся дети наших друзей. Мне тогда не было известно, что факультет открывал дорогу в ПГУ. Об этом родители мне ничего не сказали, хотя, может быть, и хотели для меня такой судьбы.
С первого курса отец ненавязчиво напоминал, чтобы в университете я вел себя достойно, не давал повода испортить себе репутацию. А когда я учился в Краснознаменном институте, отец подсказывал во время учебных занятий как грамотно уходить от «наружки», о секретах работы, о которой знал не понаслышке.
После ГКНТ Михалыч перешел в инвестиционную строительную компанию «С+Т». А когда зрение сильно ухудшилось — трудился в Благотворительном Фонде социально-экономической реабилитации сотрудников и ветеранов спецслужб и правоохранительных органов «Альфа-Центр». Вместе мы вошли в ее руководство.
В судьбе Романова важными являлись три направления: служба, общественная работа и спорт. Этой линии он незыблемо придерживался всю жизнь. Несмотря на многочисленные болезни, Романов трудился, не покладая рук. Постоянно помогал вдовам, ветеранам «Альфы», знакомым. Общественные интересы ставил выше личных, семейных.
Вообще, Михалыч мог очень многое. Казалось бы, откуда у обычного человека, не обладавшего, как сейчас говорят, административным ресурсом, были такие широкие возможности?..
— Отец был очень коммуникабельным человеком, быстро сходился с людьми самых разных профессий и возможностей, — подчеркивает Романов-младший. — Среди знакомых — политики, бизнесмены, ученые, спортсмены, журналисты… В частности, он знал Генриха Боровика, а также его сына Артёма, Андрея Караулова и других. Его одноклассники занимали высокое положение во властных структурах, правоохранительных органах, бизнесе. Они помогали друг другу. В человеческих отношениях, полагаю, кроется секрет.
«…Я ЖИВУ ЭТИМИ ВОСПОМИНАНИЯМИ»
После Тадж-Бека мы решили каждый год встречаться 27 декабря в Москве на Ленинских (Воробьёвых) горах. Если не ошибаюсь, то идея принадлежала как раз Романову. Но в те времена она не нашла поддержки у руководства. С какой стати? А вдруг кто-нибудь в подпитии да разболтает лишнее, разгласит тайну? Но участие СССР в ликвидации Амина перестало быть тайной совсем по другим причинам.
А мы все-таки сходились на смотровой площадке, вспоминали тот бой и погибших товарищей. Собирались даже тогда, когда высшее политическое руководство страны признало ввод советских войск «стратегической ошибкой», позволяя глумиться над памятью погибших.
1997 год. Романову — шестьдесят лет! Поздравить юбиляра в ресторан пришло около тысячи человек. А за несколько дней до этого на даче у Михалыча собрались родственники, школьные друзья, несколько сослуживцев. И тут же дежурила бригада врачей.
— Девять месяцев, ребята, я живу в такой забавный период, когда мне ничего нельзя, — сказал Михалыч. — Нельзя курить, нельзя пить, нельзя любить. Даже есть по-человечески и то нельзя. Но есть одно «можно», которое я хотел бы с вами разделить. Это «можно» — надеяться на то, что все это пройдет, и я буду таким, каким вы меня всегда знали. Я совершенно здоровый человек. Но только если я перепутаю кого-то, вы не обижайтесь.
А перепутать Михалыч мог легко: у него оставался небольшой процент зрения. Через год Романов полностью ослеп.
Трудно не согласиться с оценкой Виктора Розанова: «Трагедия Романова заключается в том, что его жизнь протекала в конце героической эпохи, на смену которой пришло время циничных и беспринципных приватизаторов».
На 25-й годовщине штурма среди нас уже не было Романова. Михалыч ушел из жизни за два месяца до того — 27 октября 2004 года.
«…Я по-прежнему живу этими воспоминаниями, — говорил он. — Время, конечно, может что-то стереть из памяти. Но то, что мы пережили, что совершили тогда, всегда со мной. Как говорится, до гробовой доски. Я год мучился бессонницей, а когда засыпал, то видел одно и то же: Тадж-Бек, который нужно взять штурмом, моих ребят…»
Полковник Михаил Романов был именно таким, каким вы увидели его в очерке — отважным, прямолинейным, нередко бескомпромиссным. Штурм дворца Амина навсегда вписал его имя в Книгу Славы Спецназа, — и я горд, что мне довелось служить и идти в бой под началом такого человека, офицера и командира.
Николай БЕРЛЕВ
